http://heathersong.rusff.me

heather song

Информация о пользователе

Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.


Вы здесь » heather song » Легенды вересковой пустоши » Let the flame burn


Let the flame burn

Сообщений 1 страница 3 из 3

1

Let the flame burn
♦  ♦  ♦  ♦  ♦  ♦  ♦  ♦  ♦  ♦  ♦  ♦  ♦  ♦  ♦  ♦  ♦  ♦  ♦  ♦  ♦  ♦

22 июня 3328 года ❖ Долина у Хедебю ❖ Хаккон, Рейнир, Раннвейг, Рейгар, Ранбьорг
https://i.imgur.com/tw49Rod.png

Они готовились к этому дню четыре года. Настало время для решающего шага. В день летнего солнцестояния им предстоит вернуть утраченную власть, вновь обрести потерянную силу и разжечь пламя, что спалит всех их врагов.

+5

2

- У него меч моего отца. Лучший меч из всех, что есть на всем севере, - голос Ранбьорг глухой и тихий, хриплый и низкий. В нем нет ни тени сомнения, или страха. Она озвучивает то, что считает важным. Но они оба – королева и ее наставник с детских лет, маршал ее отца, знают, что Эрлингу придется убить ее, чтобы заставить отступить. Ничто больше на это способно не было.
- Да. Но победу приносит не меч, а воин, Ранбьорг. Я говорил тебе об этом много раз, - несмотря на возраст, голос старого воина тверд и чист. Он смотрит на королеву с ледяной уверенностью в ней, ее судьбе и ее будущем. Ранбьорг ловит себя на мысли о том, что ей самой не помешала бы такая убежденность в собственных силах.
Они стоят на высокой западной башне замка и тысячи огней от шатров, расположенных в долине, отражаются в зрачках женщины. Люди начали прибывать к Хедебю еще в начале месяца и, несмотря на все превентивные меры, остановить их было невозможно. Битва короля с королевой. Насмерть. Такое нечасто увидишь. Но часть из прибывших были не зеваками, а сторонниками той или иной стороны, знающими, что завтра в полдень решится судьба династий и эпох.
Пути назад не было, даже если бы Ранбьорг хотела. Но она не хотела. Все закончится завтра. Они ждали этого так долго.
- Эрлинг – хороший воин, - спустя некоторое время молчания, говорит женщина, констатируя этот факт с убийственной правдивостью в голосе. Она не видела смысла отрицать очевидного. Она не видела смысла обманывать себя.
- Я рад, что ты понимаешь это, - отвечает наставник, сжимая пальцы на плече королевы, - Значит, ты не глупа. У него до сих пор нет такого преимущества.

❖ ❖ ❖ ❖ ❖ ❖ ❖

- Если я проиграю, делайте, как я говорю, - Ранбьорг смотрит на сестер убедительно и твердо. Она в который раз проверяет, насколько плотно закрыта дверь в ее покои и в который раз вспоминает, что Раннвейг поставила на нее заклинание от прослушивания, а стало быть, любые опасения были напрасны.
- Мертвые вы ничем не поможете королевству, династии и семье, - она говорит о своем поражении, как о свершившемся факте, хотя у Ранбьорг вовсе нет ощущения, что она проиграет. Напротив, ее преследует твердая убежденность в обратном и это было добрым знаком. Тем не менее, она знала, что ей надлежит все продумать. Обезопасить семью, род и государство. Она была королевой. В том состоял ее долг.
- Если я проиграю, забирайте племянников, садитесь на драконов и улетайте. Делайте вид, что у нас не было никакого плана и ни о каком восстании не шло речи. Подготовьте Хаккона к правлению. Будущее нашей династии за ним и он охотно примет нашу фамилию, если вы предложите. Ярлы будут ждать его возвращения столько, сколько понадобится. Вас примут в Беловодье, позже – сможете написать Сезарии в Арагон, - она упирается ладонями в стол, опускает голову и глубоко вздыхает, заставляя себя замолчать хоть на минуту. Сколько они планировали восстание, столько женщина говорила им, что надлежит делать в случае ее поражения. В иное время она готова была поклясться в том, что сестры уже выучили все планы наизусть, но теперь у нее больше нет времени и она повторяет это снова, потому что в бою хочет думать только о том, как бы убить Эрлинга, а не о том, что будет с ее семьей и домом, если они проиграют.
- Выдайте Вальфрейю замуж за старшего внука Великого Князя Беловодья. Найдите Хоккону принцессу на юге. Жените Маддса на любой из девиц Бэлфор. Найдите союзников на всем континенте, сообщите ярлам о том, что их истинный король жив. И только тогда попытайтесь снова, - она шумно выдыхает, поднимает голову, прикрывает глаза и распахивает объятия, как делала, когда девочки были еще малышками.
- А теперь идите сюда, - когда сестры подходят, Ранбьорг обнимает их обеих, коротко, но крепко.
- Если я проиграю, делайте то, что считаете правильным, - голос ее звучит глухо, но уверенно, - Не идите на сделки со своей совестью и со мной. Мне будет уже все равно. А вам придется жить вместе с вашими решениями. Сделайте так, чтобы вам не пришлось просыпаться из-за этих решений посреди ночи, - она поочередно смотрит каждой из своих сестер в глаза и в ее зрачках отражается понимание того, о чем она говорит. Ведь одно из ее решений будет с нею всегда. И особенно – завтра на поле. Убийство тех, кто сражается за тебя и твою власть? Пусть прошло уже много лет. Пусть пройдет еще столько же. Вотан никогда не простит ей этого.
- Мы проделали такой огромный путь. Отец бы гордился нами. Я знаю.

❖ ❖ ❖ ❖ ❖ ❖ ❖

- Вы понимаете, почему я делаю это? – Ранбьорг смотрит на детей, собранных в покоях Вальфрейи. Они встревожены и неспокойны, слишком много слухов и напрасной болтовни, которая ровным счетом ничего не стоила. Королева хочет объяснить им все сама. Потому что если так случится, что завтра в полдень она проиграет, дальнейшей правдой станет то, что будет говорить их отец. Не было никаких сомнений, что говорить он будет только то, что выгодно ему самому. Ни слова правды.
- Я собираюсь победить и положить конец жизни вашего отца завтра на хольмганге не из-за моей ненависти к нему и не из-за моих чувств. Я делаю это ради нашей семьи, нашего государства, наших славных предков и нашего с вами будущего, - она подбирает предельно обтекаемые формулировки не случайно, потому что знает, что слова о том, что их отец – ублюдок, не заслуживающий ни жизни, ни прощения, могут их ранить. По меньшей мере, Мадса. Возможно, Вальфрейю. Но никогда не Хаккона. Только не его. Он слишком многое знал, слишком многое видел, слишком много понимания было в его глазах.
- Ваш отец ведет эту страну во тьму. Я не знаю, покинули ли его Боги, но я знаю, что его покинул разум. И если я не положу конец его правлению в ближайшее время, Вигрид не выстоит долго, - она выразительно смотрит на каждого из детей, веря в то, что они понимают, о чем она говорит. 
- Я делаю это и ради того, чтобы защитить вас от него, - добавляет Ранбьорг, с трудом сдерживая вздох. Представить, что Эрлинг позволит себе в отношении детей, если она проиграет, королева боялась. К счастью, у нее все еще были сестры. Они позаботятся о ее детях, если что-то пойдет не так.
- А теперь идите сюда, - и она раскрывает перед ними руки точно так же, как недавно раскрыла их перед Раннвейг и Рейнир.
- Что бы ни случилось, никогда не забывайте, что вы – Инглинги. По крови и праву своего рождения. Эта страна и ее будущее принадлежит вам. Что бы ни случилось завтра, - она обнимает детей, касается губами их макушек. Всех, кроме Хаккона. Во-первых, потому что он уже выше нее на три дюйма, а во-вторых, потому завтра он будет вместе со всеми в долине, наблюдать за хольмгангом. Оставить его в замке с женщинами и детьми, значило бы унизить его. Принц королевства, ее наследник, будущее страны. Нет, он не будет сидеть под защитой высоких стен замка, хотя Ранбьорг, как матери, очень хотелось бы этого. Он будет там, где должен. Если только сам не решит иначе. И то, как королева смотрит на сына, как касается его щеки – совсем коротко и мимолетно, говорит ему все, что она не пожелала высказать словами.

❖ ❖ ❖ ❖ ❖ ❖ ❖

- Любой из нас здесь готов встать за вас на хольмганге, госпожа. Зачем вы рискуете своей жизнью? При всем нашем уважении, сражаться на смерть… Женщине. Представьте себя на нашем месте. Можем ли мы считать себя мужчинами, если стоим и смотрим, пока наша королева сражается за свою свободу и свободу своей страны? – ярл Хафстейн Старый был мужчиной лет шестидесяти, немногих из тех, кому довелось сохранить в этом возрасте не только свой разум, знание военного дела, но и свою невероятную даже для мужчины силу, которую он все еще охотно проявил бы в бою, если бы только ему позволили. Несмотря на наличие двух взрослых сыновей, своих людей в Хедебю он привел сам и сам намерен был биться на поле брани сегодня. В противном случае, - говорил он, Один не примет меня в Вальгаллу и я, точно баба, буду навеки заточен в Хельхейме. Хотя никто здесь не сомневался, что Один примет его в свои чертоги за все те сражения, что он провел бок о бок с покойным королем Харальдом еще в молодости.
- Зачем моим подданным лить кровь за королеву, которая не готова пролить свою за них? И как королева, что пряталась за спинами своих подданных, когда они сражались за нее, вообще может считаться таковой и сидеть на троне своего отца? – Ранбьорг спрашивает об этом спокойно, без тени давления, или попытки кого-то обидеть. Споры об этом были ни к чему и большинство здесь присутствующих уже смирились с решением женщины.
- Мудрый ответ, - негромко замечает, стоящий у окна наставник королевы, потирая подбородок. Он переводит взгляд сначала на королеву, а затем на всех немногочисленных присутствующих.
- У меня был мудрый учитель, - коротко отвечает Ранбьорг и расстилает на столе карту долины, обозначая каменными фигурами расположение войск.
- Здесь, мы будем сражаться здесь, - она тычет пальцем в самый центр долины, - Красным – люди, лояльные Вальгардам, серые – либо зеваки, либо потенциальные перебежчики. Я хочу, чтобы вы заняли все пространство от стен города, - она тычет в крепость на холме, обозначавшую Хедебю до низины, где будет сражение и встречает непонимание присутствующих мужчин.
- Госпожа, если мы будем проигрывать, то сможем укрыться в стенах города. Но если будем побеждать, то такое положение даст врагу бежать к реке, к кораблям, а кому-то и на запад страны, в их земли. Это неразумно, если мы хотим одержать решительную и безоговорочную победу, - недоумение слышится в голосе и лишь некоторые из присутствующих молчат, понимая, в чем состоит дилемма.
- Мы не хотим. Тем, кто захочет бежать, мы позволим это. Вальгарды из тех, что всецело лояльны моему мужу, будут сражаться на смерть и никуда не побегут. Все остальные – залижут раны и вернутся, чтобы присягнуть мне на верность. Или не вернутся. И тогда я вздерну каждого из них по отдельности после того, как займу престол. Но не раньше, - она качает головой, глядя на поле и расставляя синие отряды в ряд от города до низины, - Две трети страны ждет исхода поединка далеко от Хедебю. Если я устрою здесь резню и перебью всех их родичей, завтра Вигрид восстанет против меня целиком.
Совет продолжается еще около часа, они обсуждают детали, не опускаясь до мелких ссор и споров, и лишь ближе к полуночи Ранбьорг остается в своем шатре один на один с Рейгаром. У нее есть к нему особенная просьба. Которую он исполнил бы, даже если бы она не просила.
- Защищай их, - едва полог шатра задергивается за последним ярлом, Ранбьорг поворачивается к Рейгару и смотрит на него в упор, - Если понадобится, то ценой своей жизни. Мои сестры и дети должны выжить. Если я проиграю завтра, они – будущее нашей страны, - она говорит вещи, которые ярл знает и без нее. Он сделал для этого восстания куда больше, чем любой из тех, что успели уйти. Он знал, что нужно делать. И все-таки, Ранбьорг хотела бы уверенной.
- Забери белый сундук с платьями принцессы Вальфрейи и самой безопасной дорогой вези их всех в Беловодье. Откроешь, только, когда они будут в безопасности, - королева протягивает мужчине ключ, - Того, что есть там, хватит, чтобы заплатить приданое принцессы, купить армию и щедро оплатить пребывание у наших вынужденных союзников, - Ранбьорг греет руки, садясь у очага и поправляя на себе меховую накидку.
- Я знаю, она дорога тебе, - наконец, говорит женщина, не поворачиваясь к Рейгару, - Когда сделаешь ее вдовой и получишь ее согласие, можешь на ней жениться. Скажешь, что старшая сестра ее благословила, - с этими словами Ранбьорг протягивает ярлу кольцо их матери. Раннвейг узнает, Раннвейг сумеет понять.
- Поскорей бы наступило завтра.

❖ ❖ ❖ ❖ ❖ ❖ ❖

Весь импровизированный лагерь, раскинувшийся перед Хедебю, гудит с самого утра. Сбор шатров, расчистка площадки под сражение, расположение наблюдателей и, конечно же, построение. Обе армии еще пытаются делать вид, что все пришли, чтобы просто поглазеть на поединок, но даже самые глупые в глубине души знают, чем именно все это закончится. Иные даже не пытаются скрывать, сразу облачаясь в броню и прихватывая оружие.
Ранбьорг все это время не выходит из своего шатра. Оруженосцы начинают заметно нервничать, как и слуги, но она сидит у очага уже несколько часов, шепча только ей известные слова и никого к себе не пуская.
Когда солнце уже достаточно высоко, королева облачается в легкий кожаный доспех и крепит ножны. Жрец пишет одному ему известные знаки у Ранбьорг на лбу и благословляет ее именем Вотана. К моменту, как он заканчивает, она чувствует себя готовой ко всему, что может произойти сегодня, как никогда раньше. Сердце больше не отбивает бешеных ритмов в груди, разум чист и спокоен, а рука тверда.
Королева выходит из своего шатра, встречаясь с доброй сотней взглядов, которые, мнится, уже отчаялись увидеть ее на поле боя. Как мало им нужно было, чтобы потерять веру. Ранбьорг не могла никого в этом винить. В конечном счете, почти десять лет прошло со смерти отца, и восстание теперь могло любому показаться всего лишь горьким сном.
Королева проходит сквозь толпу и шаг ее легок, когда она направляется к полю, где должна была решиться судьба королевства. Ей больше не страшно. У нее больше нет нужды ничего контролировать и никому приказывать. Она сделает то, что велит сделать ей долг.
Эрлинг возвышается над своими оруженосцами точно гора. Высокий и крупный, он и без того не обладал большой маневренностью, а теперь, одетый в доспехи, и вовсе казался медведем. Это должно было напугать, это должно было внушить ужас, но Ранбьорг знала, что на практике это значит лишь одно – на солнцепеке и в таком обмундировании он устанет быстрее, чем может себе представить. А еще она знала, что этот доспех Эрлингу не по размеру и он надел его только из-за королевского герба. Она хорошо представляла, куда нужно бить, чтобы попасть прямиком по уязвимому месту и это давало надежду на то, что ей не придется пытаться пробить броню мечом, что было делом слабой перспективы.
Эрлинг скалится, глядя на жену. Ранбьорг обводит внимательным взглядом присутствующих. Сестры, ярлы, сын. Все так, как должно было быть. Все так, как они задумали.
- Сначала я убью тебя, а потом вздерну твоих сестер и ублюдков за восстание, что вы затеяли у меня за спиной, - рычит король и Ранбьорг сдерживает свою злость, зная, что уже совсем скоро сможет дать ей выход. Эрлинг никогда не был особенно ласков с их детьми, но называть их ублюдками? На это до сих пор не был способен даже его гнилой язык. Хвала Богам, что дети этого не слышат.
Ранбьорг молчит, не считая нужным ничего отвечать. Она пьет воду из бурдюка, прежде чем рог возвещает о начале поединка, которого она так ждала.
Королева движется спокойно и твердо. Эрлинг злится и злость искажает его лицо. Он понимает, что они все задумали. Он понимает, что сражается с женщиной и даже эта победа не принесет ему славы. Он понимает, что может проиграть. И это понимание отдается яростью в его разуме, теле и душе. Ярость – плохой советчик хоть на войне, хоть в обычной жизни. И то, что она творит с королем, неприемлемо для воина, мужчины, конунга.
Эрлинг движется стремительно, а удары его тяжелы. Королеве приходится приложить все свои усилия к тому, чтобы вовремя уклоняться от его нападений и ей несложно делать это теперь, и благодаря ее откровенно слабому защитному одеянию, и благодаря гибкости и маневренности, которую она сохраняла в своем возрасте.
Муж бьет так, словно желает разрубить ее пополам. Никаких сомнений – если он попадет по ней, так оно и случится, потому что такими ударами впору убивать дикого зверя, а не женщину. Но столь тяжелые выпады требовали много сил, невозможность попасть и нанести урон злила короля все больше с каждым мгновением и те царапины, что он успел нанести почти случайно, едва не изуродовав лицо жены, его не удовлетворяют.
Тем не менее, он все еще ухмыляется, будучи очень уверенным в себе. В руках его безупречное оружие – меч Инглингов, «Пламя Севера». Он обладает уникальным свойством светиться ярко-синим светом в момент опасности носителя и Эрлинг свято убежден, что раз меч не светится, значит, супруга не представляет для него никакой опасности. Самодовольство в бою – опасный враг. Быть может, куда более опасный, чем была сама Ранбьорг, знавшая, что меч не светится, потому что не признает узурпатора своим хозяином.
Эрлинг начинает уставать. И чем дольше продолжается их поединок, тем явственнее это видно. Ранбьорг не торопится переходить в наступление, хотя меч она обнажила уже очень давно, а щит чудом до сих пор сохранял мало-мальское подобие какой-то защиты.
Она все еще позволяет противнику чувствовать свое превосходство и делает это достаточно долго, чтобы король стал еще более медлительным и начал демонстрировать свою усталость всем вокруг. Ранбьорг отбрасывает щит в сторону, явственно полагая, что он ей больше не понадобится и самоуверенный идиот делает то же самое, прежде чем одним ударом сбить королеву с ног. Он заносит над нею меч, убежденный в том, что, наконец, положит всему конец, но движения его все так же медлительны, в отличие от движений Ранбьорг, которая за это время успевает поднять и вонзить свое оружие противнику прямо в брюхо. Это, однако, совсем никак не защищает ее от опасности занесенного меча и ей приходится откатиться в сторону, чтобы следующий, пусть и последний, удар, Эрлинг не обрушил на нее.
Ранбьорг поднимается на ноги, обнажая второй свой меч. Супруг уже успел упасть на колени, обнажив шею для последнего, решающего удара, который положил конец всему.
Голова его покатилась по зеленой траве, щедро орошая ее рубиновой кровью. На поле вокруг воцарилась гробовая тишина.
Женщина склонилась над обезглавленным телом и вырвала из рук ублюдка меч отца.
«Пламя Севера» воссияло ослепительно-ярким синим светом и Ранбьорг, сжав его в руке, подняла над головой.

+7

3

В любой другой день с городской стены открывался потрясающей красоты вид на долину с окрестными холмами, и полноводную реку вдали, неустанно поющую свою вечную песню и всегда скрытую туманом на рассвете. Ныне эта долина и даже холмы были сплошь утыканы разного размера шатрами, напоминая Раннвейг виденное однажды неспокойное море. Примерно с неделю люди прибывали десятками, а то и сотнями, и даже старые стены Хедебю, повидавшие не одно сражение и выдержавшие не одну осаду, не знали такого количества.
Для жителей севера путешествие за сотни лиг, разделявших их дома, было обычным делом, но редко кто — по крайней мере, до сего дня — забирался в такую даль ради всего лишь одного поединка. Тем не менее, ярлы, херсиры, лендрманы, их воины, и даже жрецы, редко покидавшие свои храмы – все они были здесь, чтобы увидеть хольмганг, что обещал войти в историю уже одним тем, что вызов конунгу Вигрида – виданное ли это дело? – бросила его кюна. И если на поле собралось пару десятков простых зевак, взаправду решивших просто поглазеть на бой, то большинство присутствующих преследовало конкретные цели – то были две полноценные армии, занимавшие кардинально противоположные стороны, как в своей сути и взглядах, так и в тщательно продуманном построении, чтоб по возможности избежать бессмысленной резни, которая неминуема при любом окончании поединка. Как две могучие волны во время шторма, готовые вот-вот столкнуться и уничтожить друг друга.
Напряжение в долине нарастало с каждой минутой, и казалось, его вот-вот можно будет пощупать рукой, но Раннвейг его не чувствовала. Больше не чувствовала. Вся суета омывала ее и проносилась мимо, пока отигнир вспоминала вечер накануне...

Вчера, еще не войдя в шатер сестры, она наперед знала, что Ранбьорг скажет, как скажет и о чем попросит. В очередной раз, уже в последний, сестра повторила их план, продуманный до мелочей и въевшийся в память намертво, особенно на тот случай, если завтра все пойдет по самому худшему сценарию. И это было правильно, ведь Ранбьорг не только сестра и мать, но кюна Вигрида, и ей надлежало совершить невозможное и предусмотреть каждый возможный исход, потому что слишком многое было поставлено на карту.
И все же, всего на мгновение, когда танцующее пламя очага позолотило волосы и силуэт сестры, Раннвейг почувствовала что-то сродни сожалению, что они вообще придумали эту затею с восстанием. Именно в то мгновение, накануне решающего дня, было совершенно невыносимо слышать, как спокойно Ранбьорг говорила это проклятое «если я проиграю»... Будто прощалась. И отигнир хотелось взвыть, ведь она была совсем неготова прощаться.
Ей хотелось с детским упрямством топать ногами и отрицать это «если», но она не была глупа - знала, что Эрлинг сильный противник и не отдаст того, что привык считать своим, просто так.
- Сестра... – выдохнула она тогда, сглотнув противный ком в горле, и проглотила следом все свои страхи, что вовсе были ни к чему сестре накануне боя.
И миг слабости прошел, а сожаление сменилось облегчением от того, что скоро все закончится. Они либо победят, либо проиграют и потеряют непростительно много, но уже одно то, что завтра больше не придется опасаться, шептать, и таиться по углам в собственном доме, словно какие-то воры, вселяло некую уверенность в будущем и чувство завершенности.
Они с Рейнир внимали каждому слову сестры, потому что есть Хаккон, Вальфрея и маленький Мадс – то будущее, которое нужно защищать вне зависимости от исхода хольмганга, а еще есть страна, ради которой им на роду написано не давать слабину, иначе их борьба потеряет всякий смысл.
Раннвейг спокойно соглашалась со сказанным, покуда Ранбьорг не раскрыла объятий, как делала еще в детстве. Она шагнула в эти объятия и крепко-крепко обняла сестру в ответ, чувствуя, как жжет в глазах, потому что на секунду воочию увидела, как они втроем, еще маленькие, точно так же стояли в обнимку и их находил Харальд.
- Если, сестра, - она особенно выделила это «если» и не осмелилась произнести остальное, суеверно опасаясь накликать беду, - если понадобится, мы все сделаем правильно. Верь в нас, верь в себя и думай о противнике.
Раннвейг посмотрела на сестру прямо и открыто, невольно вбирая в себя ее облик в ту минуту, чтоб запомнить навсегда, а затем позволила себе едва уловимую улыбку, скрывая недавнюю слабость.
- Боги всегда на стороне правды, Ранбьорг. На твоей стороне. И завтра... Завтра на том поле будут не только они, но отец, и все Инглинги, чтоб увидеть славный бой и поддержать тебя. А после они будут пировать в небесных чертогах, и все они будут гордиться…

Теперь Раннвейг щурилась от солнца и с холодной головой разглядывала собравшихся по обе стороны расчищенного для боя поля, оставив свои страхи во вчерашнем дне. Все шло по плану. Вот они, ярлы и их воины - все собравшиеся союзники, прямо перед ней, и среди них множество знакомых лиц. Знакомых с детства, с того времени когда отец был жив, и правителям по крови не было нужды в бою доказывать ничтожествам свое право на корону. Вот дроттары, и среди них Финнвард, ее мудрый учитель, которых она убедила принять сторону Инглингов, подтвердить честность поединка и право сестры. Вот Рейнир и Хаккон, взирающие на поле со спокойствием и твердой верой.
Их кюна была сильна, и в глубине души отигнир чувствовала, сколь правдивы слова, сказанные сестре, но она запретила себе мечтать о победе - им всем еще предстояло выстоять. Раннвейг, пожалуй, лучше многих других знала, насколько вообще бывает непредсказуемой жизнь. И рассчитывать на то, что еще не свершилось, безрассудно и глупо в той же мере, как вовсе не строить никаких планов.
Больше всего женщина желала быть на той стороне поля, на стороне «своих», а не посреди Вальгардов, но вынуждена была оставаться подле ненавистного мужа. Видеть его мерзкую усмешку, что срослась с некогда красивым лицом, которое, впрочем, ей никогда таким не казалось, смотреть, как скалится его брат-конунг при виде Ранбьорг, вышедшей из своего шатра.
Понимал ли Эрлинг, а вместе с ним и его братья, что этот хольмганг больше, чем просто вызов, брошенный его женой в пылу ссоры? Конечно, понимал. Все они понимали. Все они, прячась за показным презрением, были как пойманные в капкан звери, готовые отгрызть себе лапы ради свободы, но не сдаться, и чуяли опасность и возможную гибель. И бороться они будут так же - яростно, отчаянно и до последнего, - и с этим нужно было считаться.
Впрочем, пренебрежение Эрлинга было к лучшему – пусть недооценивает, пусть продолжает совершать ошибки и выматывать себя каждым яростным выпадом на поле, пусть, наконец, поплатится за все зло, что причинил сестре и всему северу. Он не заслужил иного, ведь где бы ни ступал вместе со своими братьями, всюду оставлял по себе лишь горе и разрушения. И никому не под силу убедить Раннвейг в обратном - слишком большой счет она скопила к Вальгардам. Дело было даже не в ее лютой ненависти к мужу - все началось давно, со смерти отца и дяди, и подло убитых друзей семьи. Или еще раньше, с той поры, как сестры вышли замуж, и Рейнир улыбалась, стараясь скрыть печаль в глазах, Ранбьорг пыталась спрятать ото всех синяки, а маленький Хаккон слишком по-взрослому молчал в ответ на несправедливые нападки отца.
Огромный, как гора, конунг в своем тяжелом доспехе сделался еще больше, и Раннвейг было жутко смотреть, как он сыпал тяжелыми и порывистыми ударами в сторону Ранбьорг. Пусть быстрая, сильная и умелая, она рядом с ним выглядела хрупкой, потому что попади мужчина по ней со всей силы хотя бы единожды, этот удар, кажется, будет смертельным. Он сражался, как и жил - не ведающий осторожности, беспощадный к противнику, и способный сравнять с землей всю страну, что говорить об одной женщине. Женщине, которой нужно было выстоять, хотя бы потому, что они слишком долго готовились, и Ранбьорг, наверное, больше всех - с детства и до ныне выматывая себя тренировками и оттачивая свое искусство, она будто всю свою жизнь готовилась к этому поединку.
Когда меч отца, присвоенный Эрлингом вдобавок к короне, просвистел в дюйме от лица сестры, Раннвейг инстинктивно дернулась, порываясь защитить. Всего секунда и она совладала с собой, расслабив сжатые в кулаки руки - знала, что сколь сильно бы не желала помочь и уберечь, в этот раз не имела права вмешаться.
Этот порыв не ускользнул от внимания мужа. Пальцы Сигварда больно впились в ее затылок, путаясь в волосах и наверняка оставляя синяки – он никогда не позволял себе подобного на людях, но сейчас всеобщее внимание было приковано к схватке, так что едва ли кто-то заметил.
- Еще раз так сделаешь, и я прикажу тебя увести. Или связать, - вкрадчиво раздалось над ее ухом, - чтобы ты досмотрела, как Эрлинг раздавит твою сестру, а следом всех твоих племянников, которые настолько на него не похожи. Они совсем на него не похожи… Как думаешь с чего бы это, а, жена?
Раннвейг шумно выдохнула, на миг прикрыв глаза, чтоб совладать с проступившими от боли слезами, а после снова впилась глазами в две стремительные фигуры на поле, будто ничего не случилось.
- Еще раз так сделаешь, и я отниму у тебя руки. Обе, - спокойно пообещала она, даже не взглянув на Сигварда и, вопреки обыкновению, проигнорировав его издевки.
То ли муж поверил, увидев для себя что-то, давшее понять, что это не пустая угроза, то ли от неожиданности, ведь она прежде не говорила с ним так - он продолжал ухмыляться, но рука с шеи исчезла и боль отступила.
При всей своей мощи Эрлинг начинал уставать, это было видно в каждом движении – чем медленнее он делал выпады, тем проще Ранбьорг ускользала от них. Лицо конунга искажала злоба, а в бою она скверный союзник. Он слепо цеплялся за свое превосходство, так и не сумев понять, что все это время сестра его дурачила, намеренно изматывая. Все закончилось в считанные мгновения – сестра отбросила потрепанный щит, Эрлинг последовал ее примеру и одним ударом сбил ее с ног. Он уже занес над нею меч, упиваясь мгновением своего триумфа, но Ранбьорг его опередила. Снова. Подняла свой меч и резким движением пронзила живот мужа, более не защищенный щитом.
Откатившись в сторону от падающего мужчины, их королева поднялась и нанесла последний удар, решивший все. Ранбьорг победила, Эрлинг пал, и никогда больше не станет сеять жестокость, хаос и разрушать собственное государство. С отрубленной головой это еще никому не удавалось.
На поле воцарилась абсолютная тишина, пока их королева не стиснула в руке рукоять отцовского меча, принадлежавшего ей по праву, и тот не запылал ярко-синим светом. Следом тишина взорвалась оглушающим шумом, и то были отнюдь не звуки ликования. Как и ожидалось, ближайшие союзники Вальгардов тут же похватались за мечи, наполнив долину скрежетом и громкой бранью.
Кто-то особо прыткий бросился было к Ранбьорг со спины, и Раннвейг закричала, чтобы предупредить, но ее вопль потонул среди звона, лязга и грохота стали о сталь, обжигающего уши. Две волны схлестнулись друг с другом в мгновение ока и отигнир стала свидетельницей никогда прежде не виданной демонстрации силы и разрушительного воинского мастерства, потому что каждый на этом поле сражался, как одержимый. Даже Сигвард, подле которого она оставалась, проявлял такое проворство и ловкость, такую мощь, что с легкостью бился с тремя противниками.
Раннвейг, чертившая прямо на земле руны защиты для сестер и племянника, мелькнувшего совсем близко и исчезнувшего в гуще боя, совершенно не думала, как избавить себя от мужа или хотя бы оказаться подальше от него. Она едва успела закончить последнюю, когда Сигвард рывком поднял ее с колен, больно вцепившись в волосы.
- Проклятая ведьма, ты заплатишь! Заплатишь за каждый заговор, каждое решение и за этот бунт, Вотан свидетель! – грозил разъяренный лендрман ей в лицо, заставляя смотреть только на него, - Все вы заплатите!
- Не взывай к Богам, несчастный, тебя они не услышат! – выплюнула она с презрением, тщетно пытаясь вырваться из хватки мужа.
Отчаявшись, Раннвейг выхватила из-за пояса нож, что всегда теперь был подле нее, и замахнулась, целясь в шею, но видимо Богам было угодно иное, раз была слишком медленна, а Сигвард поймал ее руку своей лапищей и стиснул так, что едва не треснули кости.
К сожалению, этот Вальгард был слишком осторожен и не был настолько глуп, чтоб героически пасть в неравном бою, и стал одним из тех, кто предсказуемо сдавал позиции и отступал к реке, пока остальные сражались. Лендрман пятился вместе с уцелевшими воинами, и утягивал ее за собой, больно заломив руки, как живой щит, потому что воины Инглингов не решались нападать при виде их отигнир, что бы она им не кричала.
К Хель благородство, она либо отравит его, либо прирежет во сне, едва выпадет возможность. Правда вряд ли она теперь выпадет скоро, и Раннвейг жалела, что не убила его раньше, наплевав на последствия. Еще в ту ночь, давно, когда, молча глотая слезы, пыталась облегчить боль в искалеченном теле бесполезными зельями, после того, как сестер увела стража, а избитый ими Сигвард вернулся, потому что ему было мало.
Поодаль Раннвейг увидела сражающегося Хаккона, где-то там были сестры, и она все бы отдала, лишь бы оказаться рядом с ними еще хотя бы раз, потому что принятое решение значительно сокращало такую возможность.
Ранбьорг накануне велела отпускать тех, кто отступает, Раннвейг знала это и не могла исполнить. Сигварду всегда, даже сейчас, было мало, и никому неведомо сколько еще ей суждено вынести, останься она во власти чудовища. Сколько вообще она может вынести?
Отигнир перестала вырываться и сосредоточилась на своей силе, которую намеренно копила, не колдуя до хольмганга. Стало интересно, что станется, если выплеснуть всю эту силу за раз в заклинание розжига огня, когда вместо дров в очаге выступают люди. Не драконье пламя, а все ж гореть должно не хуже. Стало совершенно все равно, что могла пострадать сама. По крайней мере, Сигварда она заберет с собой, а значит оно того стоило.
Громкий окрик и последовавший за ним резкий рывок, отдавшийся болью в запястьях, сбили Раннвейг и вернули в настоящее. Она обнаружила, что муж более не отступает, а стоит, словно оледенев, и подняла глаза на внезапную преграду из пары десятков воинов. Рейгара Ингстада послали Боги, не иначе.

Отредактировано vindavla (2019-12-07 03:48:57)

+3


Вы здесь » heather song » Легенды вересковой пустоши » Let the flame burn


Рейтинг форумов | Создать форум бесплатно